- Анри Юрьевич, исполнилось 45 лет вашей преподавательской деятельности. По-вашему, это много?

- Правильно, 13 октября 1969 года состоялась моя первая лекция, тогда еще в Уральском филиале Московского архитектурного института. Из тех, кто работал в УФМАИ (начальном этапе нашего вуза), остались несколько человек. С этого момента я отсчитываю свою преподавательскую деятельность.
Как вам сказать, много это или мало? Все зависит от настроения. Иногда с ужасом думаю, какой огромной отрезок времени -две трети жизни, ведь я начал преподавать в 22 года. А иногда чувствуешь себя совсем мальчиком и порхаешь, как студентик...

- А когда у вас хорошее настроение? В такой обстановке, как здесь, в общежитии?

- Ну, вы не называйте это общежитием. На Восточной, 20 не только оно. Хотя, к слову сказать, я в свое время был одним из немногих, кто активно вел работы в общежитиях.
Вы, наверное, не знаете, что в те героические времена УФМАИ своего общежития не имел - мы снимали дачи на Шарташе. И наши ребята жили в них невероятно интересно, поскольку эти дачи стояли в лесу, и от трамвайного кольца приходилось, особенно зимой, ходить в темноте, по узенькой тропочке, при свете звезд или луны.
Тогда еще был институт кураторства, и кураторами были преподаватели - классные мамы или папы. Я был одним из них, и все время туда захаживал, и не смотреть за порядком (или, правильнее сказать, выявлять беспорядок). Нет, надзирательскими функциями я никогда не занимался, ходил просто общаться. Иногда я там, в страшной тесноте (ведь залов, конечно, не было), проводил лекции.

- Анри Юрьевич, какие, кроме этого, у вас были интересные моменты в общении со студентами?

- Мы со студентами постоянно отправлялись в турпоходы. А моя обмерочная практика была самой увлекательной, потому что ни с кем так далеко не ездили, как со мной. Со мной ездили на русский Север, в Архангельскую, Вологодскую, Кировскую области, и, строго говоря, это была даже не практика, а научная экспедиция, где студенты под моим руководством собирали материал.
Совсем недавно вышла моя книга «Региональное многообразие русского барокко», у нее громадный территориальный охват: от Вологды до Тобольска, от Архангельска до Астрахани. Это запоздалый плод тогдашних экспедиций.
И более чем за десять лет у нас даже успели сложиться традиции. Например, мы отправлялись обычно ввосьмером: четверо мальчиков (включая меня, я тогда, благо, был довольно молод) и четыре девочки - и вводилось правило шефства. Каждый шефствовал над какой-нибудь практиканткой. Бывало, что в ходе экспедиции практикантками менялись.
Среди мальчиков выбирался Боб - такая была кличка у участника первой экспедиции, и она стала нарицательной. Боб - парень великовозрастный, отслуживший в армии, физически крепкий. Бобом называли завхоза, которому приходилось тащить палатку и снаряжение, договариваться о стоянках, жилье и транспорте.
А среди девочек была Мальвина - это опять же кличка одной из практиканток, которая привязалась к ней еще в детсадике. У Мальвин в экспедиции функция чисто декоративная - они украшают группу. И я каждый год подбирал Мальвин.
Потом появилась еще Снежана: если Мальвина демонстрировала себя, то Снежана была утонченной, мечтательной натурой, которая на все смотрела широко раскрытыми глазками, могла даже стихи читать. А кроме того, всегда была Пацанка. И была особенно полезна, когда не удавалось подобрать подходящего Боба, и вот тогда Пацанка брала роль Боба на себя. Вот такие были 70-е - первая половина 80-х годов.

- Это были ваши экспедиции по Северу. А по Уралу?

- И по Уралу разъезжали.

- На лекциях вы рассказывали, что уже 11 раз были в Италии...

- Ну, это уже другая сторона. В советское время я выезжал мало.

- А куда вы выезжали в то время?

- В советское время для начала полагалось выезжать в Болгарию. Она считалась чуть ли не шестнадцатой республикой, и формальности для туризма были минимальные. И уже тогда это был для меня не пляжный отдых, это был тур по историческим местам, в частности - по местам русской боевой славы. Мы были, например, на Шипкинском перевале, где воевали солдаты Скобелева. Потом я побывал на Кубе, и лишь после этого меня выпустили в Италию, но на краткий обзорный тур - галопом.

- В каком году вам удалось туда вырваться?

- Скоро будет 35 лет - в декабре 1979 года. Стояла очень хорошая погода, было солнечно, сухо, умеренно холодно. А возобновил заграничные поездки я только четверть века спустя: девяностые годы, в том числе для меня, были очень тяжелыми. Надо было просто бороться за выживание. Да и само существование нашего вуза оказывалось под вопросом. Было не до науки, не до поисков ярких впечатлений. Но ситуация стала хоть немного выправляться, и в последние десять лет я езжу очень интенсивно.

- Один или с ребятами?

- В этом отношении наши ребята меня удивляют. Вот еще в советское время: у меня заканчивается лекционный курс, третьекурсники сдали проект, у них образовался небольшой промежуток перед зачетной неделей. Я говорю: «Полетели на Север». Отбоя от желающих не было. В итоге вместо трех отправились всемером. Всего на четыре дня, но какие насыщенные!
А сейчас... Мне просто досадно. Много у кого из студентов богатые родители, да и сами зарабатывать уже научились. А выбирают большинство Таиланд, извините, брюхо на песке греть. А в ту же Италию их не заманишь.
Когда я работал в Нижнем Тагиле (у нашего вуза был там филиал), там студенты, кроме Анри Юрьевича, других преподавателей по истории искусств не знали. Вот с тагильчанами я в Грецию ездил, в Италию ездил. А с нашими...
Одна единственная есть девушка, сейчас она в магистратуре. Сопровождала меня трижды: в Испанию, потом в Бельгию и Голландию. И нынче летом была компания побольше (плюс наши бывшие студенты). Ездили в Данию и Швецию. А так я езжу один.

- И как вы считаете, современные студенты увлекаются историей искусств больше, чем это было раньше, или в целом интерес упал?

- Интерес упал. Я удивляюсь: сейчас если не история искусств, то история архитектуры для вашей специальности - хлеб насущный. Раньше история была востребована, только если человек готовил себя в реставраторы. Теперь же охотников получить проект, скажем, загородного дома в каком-нибудь стиле много.
Сейчас все стили востребованы. Да вы сами видели: сейчас вокруг Екатеринбурга чего только не наворотили - там есть и пародия на стиль «модерн», там есть под Средневековье с зубчатыми башенками, а в Подмосковье, говорят, уже возрождаются и барские усадьбы с белыми колоннами. То есть сейчас архитектору, который хочет иметь широкий диапазон, повторяю, история - это хлеб насущный. Теперь ведь новая эклектика.
Конечно, есть сугубо современное, техницистское, так скажем, направление. Наш выпускник, Женя Трубецков, как раз работает в таком стиле. Его объекты - офисный комплекс на Первомайской и аэропорт «Кольцово». Но, помимо этого, много всевозможных «ретро». Другое дело, что сейчас слишком полагаются на Интернет: выйду, наберу, и все мне само выскочит. Это, конечно, пагубное влияние.
Ну и читать стали гораздо меньше. Откровенно говоря, со стороны студентов большой тяги к истории искусств не наблюдаю. Соответственно, и спутников в поездки у меня не находится.

- Расскажите немного о вашей последней поездке.

- Я, если честно, зациклился на Испании. Я попал в нее только менее четырех лет назад, и она меня так очаровала, что в нынешнем году состоялись уже пятая и шестая поездки.
Два дня я гулял по Альгамбре, видел средневековые религиозные процессии в Севилье, Мериде, Касересе, «святой город» Сантьяго-де-Компостелла. В Ла-Корунье стоял у Башни Геркулеса - маяка, воздвигнутого еще римлянами, а внизу рокотал океан. Кстати, для меня те места, куда наши студенты ездят отдыхать - Барселона, Коста-Брава - это не Испания, а только Каталония.

- А как же все-таки Барселона, архитектор Гауди?

-Так вот! Беда в том, что Гауди подменил всю остальную испанскую архитектуру. У кого ни спросишь - Гауди, Гауди. А до Гауди там ничего не было? Кроме того, надо еще разобраться, на каких корнях он вырос...
И, кроме того, Каталония - это не Испания, это как Украина для России - родственная и антагонистическая. А сам Гауди был закоренелым каталонским националистом.
Я же изучаю настоящую Испанию: Кастилию, Леон, Андалусию, Эстремадуру, Астурию - действительно испанские области. Ну и Испания более экзотична, чем Италия, потому что в Испании очень большой след оставили мусульмане, и даже когда они были изгнаны, архитектура сохранила явственные отпечатки мусульманского наследия. Одну из книг собираюсь написать именно на эту тему.

- Говорят, среди ваших учеников много достаточно известных людей. Так ли это?

- О! Я учил того же Славу Бутусова. Отлично помню его первокурсником. Надо сказать, вкусы у него были даже по тем временам отсталые: когда у нас заходил разговор об искусстве (а я тогда активно пропагандировал авангард), он противопоставлял этому Сурикова...
Кстати, он ко мне недавно обратился по электронной почте: «Анри Юрьевич, я был в Исаакиевском соборе и увидел у алтаря витраж. Как это - православный храм и витраж? Объясните мне, пожалуйста. Ваш нерадивый студент Слава Бутусов».
Учился и Владимир Хотиненко, любимчик Никиты Михалкова. Я его в той же шарташской общаге, на койке, помню. Ну и тех, кто прославил себя в искусстве, в архитектуре еще больше.
Сейчас придворный художник князя Монакского в Монте-Карло - наш выпускник Гера Шишкин. Так с ним мы как-то у Покрова на Нерли целый летний день проторчали. И в Суздале делили кровать. Сейчас его уровень заказчиков - генеральный секретарь ЮНЕСКО, Жан Маре и Жерар Депардье.

- Так или иначе, вы гордитесь своими учениками?

- Некоторыми я горжусь, а некоторым, извините, я бы уши надрал за те же их произведения в Екатеринбурге - эти «билдинги», которыми наш город настолько обезобразили, что я уже его не узнаю.
Я родился и вырос в старом Екатеринбурге, на улице Горького, рядом с будущим Историческим сквером. Так что мне очень тяжело перенести исчезновение старого города. Только тем спасаюсь, что на работу хожу через втузгородок по проспекту Ленина, где изменений не много. Пока не много.

- В какой школе вы учились?

- О, это очень колоритное здание, которое существует и сейчас на улице Карла Маркса. Там была 65-я школа, сейчас ее перевели на Юго-Запад. Она не была элитной - самая обычная школа.

- Вы поступили в Санкт-Петербургский государственный академический институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е.Репина. У вас была мечта туда поступить?

- Я - гуманитарий! Как с шестого класса запустил математику, так у меня позорная троечка по ней и вышла. У меня с детства тяга к литературе, к истории, к искусству.
Я сам писал: когда-то мой рассказ получил первую премию на всесоюзном конкурсе по линии газеты «Пионерская правда», а жюри конкурса составляли никто иные, как Корней Чуковский и Агния Барто. Мне тогда десять лет было всего. Я являлся самым юным участником городских литературных объединений, переписывался с Самуилом Яковлевичем Маршаком - он мне немало давал советов, очень тепло ко мне отнесся. Ныне это кажется невероятным, но тогда мальчик из глубинки мог спокойно переписываться с именитым писателем.
Сейчас я, правда, забросил это дело и очень редко возвращаюсь к поэзии и прозе. Мог стать филологом, мог стать историком: историю знаю досконально, особенно хронологию. Вообще, в юные годы у меня была память феноменальная: мне достаточно было два раза пробежать страницу глазами, и я тут же ее воспроизводил дословно. В школе мне говорили, что с такой памятью вкупе со знанием иностранного языка надо идти в разведку.

- Интересно. А почему не пошли?

- Ну, тогда по собственной инициативе туда, где готовят эти кадры, нельзя было попасть. А ближе к окончанию школы у меня возобладал интерес к изобразительному искусству. Тем более, мой кузен - профессиональный художник, его иногда можно увидеть на выставках. У него, кстати, тоже редкое имя: я - Анри, а он - Роальд.
Ну а потом, когда я уже начал учиться в институте, появилась тяга к истории архитектуры. Потом - поездки (студентом посетил почти все древнерусские города), и, наконец, я познакомился с Андреем Львовичем Пуниным - был у нас такой молодой преподаватель. Я открыл ему, что теперь меня больше привлекает история архитектуры, но я не решаюсь, потому что это якобы удел людей с архитектурным, а не искусствоведческим образованием. Он убедил меня в обратном, и с третьего курса я пошел по историко-архитектурной стезе.
Кроме того, Андрей Львович повлиял на меня и как на преподавателя: моя пресловутая манера общения с аудиторией - она от Лунина. Он читал так же непринужденно, с частыми отступлениями, уместными и неуместными. Ну, кто-то ведь сказал, что все жанры хороши, кроме скучного.
Андрей Львович так же близко стоял к студентам: вечерами, бывало, водил нас по Ленинграду, доставал автобус до города Пушкина... Как искусствоведа, и особенно преподавателя, меня во многом «сделал» этот человек. В последний раз видел его лет 8 назад. Я ведь по России сейчас езжу крайне редко. Знаете, есть такая мудрость: не возвращайтесь туда, где вам было хорошо. Слишком много перемен... Поэтому сейчас и стремлюсь за рубеж.

- Такой вопрос. Какой, по-вашему, хороший студент, а какой плохой?

- Раньше было проще ответить на этот вопрос. Сейчас я бы сказал, что хороший студент - тот, кто искренне любит свою специальность и стремится в ней непрерывно совершенствоваться. Который, пусть уже не чтением, но другими способами, набирает эрудицию. Ведь если у него от природы есть вкус, то в такой, извините, навозной куче информации он всегда жемчужные зерна отыщет.
Сейчас я замечаю, например, что требования по рисунку у нас сильно занижены. Раньше тех, кто так плохо рисует, и на порог не пустили бы. Плохой студент - кто индифферентен к своей специальности. Недавно один заведующий кафедрой в моем присутствии имел с деканатом очень неприятный разговор по поводу того, что он обнаружил в группе пять плагиатов!
А вообще, я, конечно, жалею, что сейчас у меня нет такого общения со студентами, как прежде, особенно на Карла Либкнехта. А когда-то я, как никто, был окружен студентами.

- А сейчас потоки текут конвейерной лентой...

- Да... Сейчас даже не всегда находишь общий язык со студентом. В УрФУ, где я преподаю на факультете искусствоведения и культурологии - там несколько легче.

- Помимо преподавательской деятельности и поездок, у вас есть какое-то хобби?

- Карл Маркс, непопулярный сейчас, заполняя анкету, в графе «любимые занятия» написал: рыться в книгах. Мое хобби - это книги. Меня книги из квартиры давно уже выживают. Лежат штабелями; некоторые укоризненно смотрят: «Зачем ты нас покупал, если не прочел?» Я библиофил.

- Какую тематику предпочитаете?

- Я довольно мало читаю по специальности и сравнительно мало - художественную литературу. Больше люблю историко-политическую, мемуары - отсюда и знание культуры и быта тех или иных эпох.
Кстати, архитектуру без людей - вы даже можете подчеркнуть это при публикации - архитектуру без людей я не понимаю. Без того, кто строил, и, даже больше - для кого строили, архитектура - бездушная скорлупа. Мне всегда надо ее «населить»: представить атмосферу того времени, бытовой уклад, живых людей.
Я считаю, что постигать произведения любого искусства надо через личность автора: нужно хорошо представлять себе автора и того, на кого он работал, или хотя бы на кого ориентировался. А в архитектуре заказчик, вообще, играет большую роль, чем архитектор. И хорошо еще, если заказчик просвещенный, культурный, не деспот! А то ведь бывает, что... Ну, примеров вокруг сейчас огромное количество.

- Насколько вы рассчитываете свои силы? Сколько еще готовы преподавать в академии?

-До самой смерти.